В течение многих лет нормальность натягивалась почти до предела, будто веревка, которую тянут все сильнее и сильнее в ожидании, пока клюв черного лебедя не разорвет ее пополам. Теперь, когда веревка наконец оборвалась, нужно ли нам связать ее концы вместе, или все-таки следует еще больше расплести ее свисающие концы-косы, чтобы понять, что мы могли бы из них сделать?

Covid-19 показывает нам, что, когда человечество объединено общим делом, возможны феноменально быстрые изменения. Ни одну из мировых проблем не сложно решить технически; все они происходят из-за разногласий между людьми. В согласованности творческие силы человечества безграничны. Несколько месяцев назад предложение остановить коммерческие авиаперевозки показалось бы просто нелепым. Эту аналогию можно провести и по отношению к радикальным изменениям, которые мы вносим в наше социальное поведение, экономику и роль правительства в нашей жизни. Коронавирус демонстрирует силу нашей коллективной воли, когда мы договариваемся о том, что важно. Чего еще мы можем достичь в этой согласованности? Чего мы хотим достичь и какой мир мы создадим? Это всегда будет следующим вопросом в ситуации, когда кто-то обнаруживает свою силу.

Covid-19 походит на реабилитационное вмешательство, которое ломает привычную хватку нормальности. Прервать привычку – значит сделать ее видимой; это значит превратить ее из принуждения в выбор. Когда кризис утихнет, у нас может появиться возможность задать себе вопрос: хотим ли мы вернуться в привычную нам нормальность или есть что-то, что мы заметили во время этого перерыва в рутине, что мы бы хотели привнести в будущее. Мы можем спросить себя: после того как многие потеряли свои рабочие места, являются ли все эти должности теми, которые нужны миру больше всего, не лучше ли найти применение нашему труду и творчеству в других местах? Мы могли бы задать вопрос, обойдясь без них какое-то время: действительно ли нам нужно так много авиаперелетов, каникул в Диснейуорлде или торговых выставок? Какие части экономики мы хотим восстановить и какие части мы могли бы отпустить? И, если обратиться к более тревожным и темным темам: какие из вещей, которые сейчас у нас отобрали – гражданские свободы, свобода собраний, суверенитет над нашими телами, личные встречи, объятия, рукопожатия и общественная жизнь – нам нужно будет восстанавливать, прилагая усилия на личном и политическом уровне?

Большую часть своей жизни я чувствовал, что человечество приближается к перекрестку. Кризис, коллапс, пауза всегда были неминуемы – они должны были оказаться вот-вот за поворотом, но все никак не происходили. Представьте, что вы идете по дороге и впереди вы видите его, вы видите перекресток. Он как раз за холмом, после поворота, за лесом. Взбираясь на холм, вы видите, что ошиблись, это был мираж, он был дальше, чем вы думали. Вы продолжаете идти. Иногда он появляется, иногда исчезает из виду, и кажется, что эта дорога будет продолжаться вечно. Может быть, и нет вовсе никакого перекрестка. Нет, вот он снова! Он всегда почти рядом. Но никогда не здесь.

Теперь, внезапно, мы повернули, и вот он.

Обойтись без объятий в течение нескольких недель кажется небольшой ценой, чтобы остановить эпидемию, которая может унести миллионы жизней. Существует серьезный аргумент в пользу социального дистанцирования в ближайшей перспективе: оно должно предотвратить внезапный всплеск случаев заражения Covid-19 от перегрузки медицинской системы. Я бы хотел рассмотреть этот аргумент в более широком контексте, особенно поскольку мы рассматриваем происходящее в долгосрочной перспективе. Как бы мы ни пытались регламентировать дистанцирование и реорганизовать общество вокруг него, давайте поймем, какой выбор мы делаем и почему.

То же самое касается других изменений, происходящих вокруг эпидемии коронавируса. Некоторые комментаторы заметили, как аккуратно она сыграла на руку планам тоталитарного контроля. Испуганная общественность послушно принимает ограничения гражданских свобод, которые в любом другом случае трудно оправдать, такие как отслеживание движений каждого человека в любое время суток, принудительное лечение, принудительный карантин, ограничения на поездки и свободу собраний, цензура того, что власти считают дезинформацией, отсрочка предписания о представлении арестованного в суд (для рассмотрения законности ареста) и военная охрана гражданских лиц. Многие из них были в стадии разработки до Covid-19, и с момента его появления их применение стало неоспоримым. То же самое касается автоматизации торговли, перехода от участия в спортивных и развлекательных мероприятиях к дистанционному просмотру, перенесения жизни из общественных в частные пространства, перехода от обычных школ к онлайн-образованию, сокращения магазинов и перемещения человеческой работы и отдыха на экраны. Covid-19 ускоряет существующие тенденции – политические, экономические и социальные.

Хотя все вышеперечисленное в краткосрочной перспективе оправдано в контексте выравнивания кривой (имеется в виду кривая эпидемиологического роста), мы также много слышим о «новой норме», идее о том, что эти изменения могут оказаться вовсе не временными. Поскольку угроза инфекционных заболеваний, как и угроза терроризма, никогда не исчезнет, ​​меры контроля могут легко стать постоянными. Если мы в любом случае уже двигаемся в этом направлении, его обоснование должно быть частью более глубокого импульса. Я проанализирую этот импульс в двух частях: рефлекс контроля и война со смертью. При всем при этом нужно не забывать и появившихся и появляющихся благодаря Covid-19 инициативах, проявляющих солидарность, сострадание и заботу.

В настоящее время официальная статистика сообщает, что около 25 000 человек умерли от Covid-19 [на март 2020 года; около 120 000 на 14 апреля 2020 года – прим. переводчика]. Со временем число погибших может быть в десять, сто раз больше или даже, если самые тревожные предположения верны, в тысячу раз больше. У каждого из этих людей есть близкие, семья и друзья. Сострадание и совесть призывают нас сделать все возможное, чтобы предотвратить ненужную трагедию. Эта ситуация является личной и для меня: моя собственная бесконечно дорогая и такая хрупкая мать – одна из самых уязвимых для болезни, которая убивает в основном стариков и людей с сопутствующими заболеваниями.

Какими будут окончательные цифры? На этот вопрос невозможно ответить во время написания этой статьи. Ранние сообщения вызывали тревогу; в течение нескольких недель официальное значение летальности в Ухани, бесконечно распространяемое средствами массовой информации, составляло шокирующие 3,4%. Эта цифра, в сочетании с очень заразной природой вируса, указывала на десятки миллионов смертей во всем мире или даже на целых 100 миллионов. В последнее время оценки снизились, поскольку стало очевидно, что большинство случаев являются легкими или бессимптомными. Поскольку тестирование было ориентировано на тяжелобольных, уровень летальности выглядел искусственно высоким. В Южной Корее, где были протестированы сотни тысяч людей с легкими симптомами, уровень летальности составляет около 1%. В Германии, тестирование которой распространяется на многих людей с легкими симптомами, летальность составляет 0,4%. В недавней статье в журнале «Сайенс» утверждается, что 86% инфекций не были документированы, что указывает на гораздо более низкий уровень смертности по сравнению с текущим показателем.

История круизного лайнера «Diamond Princess» поддерживает эту точку зрения. Из 3711 человек на борту около 20% дали положительный результат на вирус; менее чем у половины из них были симптомы, и восемь умерли [в итоге двенадцать – прим. переводчика]. Круизный лайнер является идеальным местом для заражения, и у вируса было достаточно времени, чтобы распространиться на борту, прежде чем кто-либо что-либо предпримет, но только пятая часть пассажиров была заражена. Кроме того, в совокупности процент пожилых людей на круизном судне достаточно высок (как и на большинстве круизных судов): почти треть пассажиров были старше 70 лет, а более половины были старше 60 лет. Исследовательская группа, основываясь на большом числе бессимптомных случаев, пришла к выводу, что реальный коэффициент летальности в Китае составляет около 0,5%. Это все еще в пять раз выше, чем грипп. Исходя из вышеизложенного (и с учетом более молодой демографической ситуации в Африке, Южной и Юго-Восточной Азии) я предполагаю, что в США будет примерно 200-300 тысяч смертей – больше, если медицинская система будет перегружена, меньше, если инфекция будет распространяться в течение продолжительного периода, – и 3 миллиона по всему миру. Это серьезные цифры. Со времени пандемии гонконгского гриппа 1968/9 года мир не испытывал ничего подобного.

Мои догадки могут быть легко оспорены. Каждый день СМИ сообщают об общем количестве случаев Covid-19, но никто не имеет ни малейшего представления, каково истинное число, потому что только небольшая часть населения была проверена. Если бы десятки миллионов заразились вирусом без всяких симптомов, мы бы этого не узнали. Еще более усложняет вопрос высокий уровень ложных положительных результатов у текущего тестирования, возможно, до 80% (и посмотрите здесь еще более тревожные сигналы недостоверности в отношении точности теста). Позвольте мне повторить: никто не знает, что на самом деле происходит, включая меня. Давайте осознаем две противоречивые тенденции в человеческих действиях. Первая – это тенденция истерии питаться самой собой, исключать данные, которые не играют на руку страху, и создавать соответствующую картину мира. Второе – отрицание, иррациональный отказ от информации, которая может нарушить стабильность и комфорт. Как спрашивает Даниэль Шмактенбергер, откуда вы знаете, что то, во что вы верите, правда?

Перед лицом неопределенности я хотел бы сделать прогноз: кризис пройдет таким образом, что мы никогда не узнаем правды. Если итоговый подсчет смертей, который сам станет предметом спора, окажется ниже, чем опасаются, некоторые скажут, что это потому, что контроль сработал. Другие скажут, что это потому, что болезнь не была такой опасной, как нам говорили.

Для меня самая сложная загадка заключается в том, почему в настоящее время в Китае, похоже, нет новых случаев. Правительство не инициировало закрытие страны до того, как вирус был обнаружен. Он должен был широко распространиться во время китайского Нового года, когда на каждом самолете, поезде и автобусе было полно людей, путешествующих по всей стране. Что здесь происходит? Опять же, я не знаю, как и вы.
Независимо от того, будет ли окончательное число погибших в мире 50 000, 500 000 или 5 миллионов, давайте рассмотрим некоторые другие цифры, чтобы увидеть вещи в перспективе. Я не хочу сказать, что Covid не так уж и плох и что мы ничего не должны делать. Потерпите меня еще немного. В прошлом году, по данным Продовольственной и сельскохозяйственной организации Объединенных Наций, пять миллионов детей во всем мире умерли от голода (среди 162 миллионов с задержкой роста из-за плохого питания и 51 миллиона истощенных в связи с недостаточным питанием). Это в 200 раз больше людей [в 40 раз на 14 апреля 2020 – прим. переводчика], чем погибло до настоящего времени от Covid-19, но ни одно правительство не объявило чрезвычайное положение и не попросило нас радикально изменить наш образ жизни, чтобы спасти их. Мы также не видим сопоставимого уровня тревоги и действий в отношении самоубийств – всего лишь вершины айсберга отчаяния и депрессии – которые убивают более миллиона человек в год во всем мире и 50 000 в США. Или передозировки наркотиков, которые убивают 70 000 человек в США; эпидемии аутоиммунных заболеваний, которая затрагивает от 23,5 миллионов (показатель Национальных институтов здравоохранения США) до 50 миллионов (данные AARDA, Американской ассоциации аутоиммунных болезней), или ожирение, которое поражает более 100 миллионов. Почему, собственно говоря, мы не в бешенстве по поводу предотвращения ядерного армагеддона или экологического коллапса, а, наоборот, принимаем решения, которые усиливают эти самые опасности?

Я не хочу сказать, что раз мы не изменили наш образ жизни, чтобы не дать детям голодать, то мы не должны менять его и из-за Covid. Наоборот: если мы можем так радикально измениться из-за Covid-19, мы можем сделать это и по другим важным причинам.

Covid-19 – это угроза, которую мы знаем, как встретить. В отличие от многих других наших страхов, Covid-19 предлагает нам какой-то план.

Установленные нашей цивилизацией институты становятся все более беспомощными при решении задач нашего времени. Посмотрите, как горячо они приветствуют испытание, с которым наконец могут справиться, насколько ревностно они готовы принять его как первостепенный кризис. Насколько естественно их системы управления информацией выбирают наиболее тревожные изображения этой опасности. Как легко общественность присоединяется к панике, принимая угрозу, с которой власти могут справиться, в качестве замещения различных невыразимых угроз, с которыми справиться невозможно.

Сегодня большинство наших проблем больше не поддаются силе. Наши антибиотики и хирургическое вмешательство не могут справиться с растущим кризисом в области здравоохранения, аутоиммунных заболеваний, наркомании и ожирения. Наши пушки и бомбы, созданные для завоеваний, бесполезны и не могут победить ненависть одних государств к другим или не допустить бытового насилия в наших домах. Наша полиция и тюрьмы не могут исцелить среду, порождающую преступления. Наши пестициды не могут восстановить разрушенную почву. Covid-19 же напоминает о старых добрых временах, когда проблемы инфекционных заболеваний поддавались современной медицине и гигиене, о временах, когда нацисты подчинились военной машине, а сама природа уступала, или так казалось, технологическому завоеванию и совершенствованию. Это напоминает времена, когда наше оружие работало и мир как будто бы действительно улучшался с каждой технологией контроля.

Какого рода проблемы поддаются решению через доминирование и контроль? Проблемы, вызванные чем-то извне, чем-то Другим. Ведь когда причиной проблемы является нечто интимное для нас, такое как бездомность или неравенство, зависимость или ожирение, нет ничего, против чего можно было бы бороться. Мы можем попытаться создать врага, обвиняя, например, миллиардеров, президентов или дьявола, но тогда мы упускаем ключевую информацию, такую ​​как наличие основополагающих причин, позволяющих миллиардерам (или вирусам) размножаться.

Если есть одна вещь, в которой наша цивилизация хороша, так это борьба с врагом. Мы приветствуем возможности делать то, что у нас хорошо получается, что подтверждает правильность наших технологий, систем и мировоззрения. Итак, мы создаем врагов и превращаем проблемы, такие как преступность, терроризм и болезни, в позицию «мы против них», что мобилизует нашу коллективную энергию на приложение определенных усилий. Таким образом, мы воспринимаем Covid-19 как призыв к оружию, реорганизуя общество как будто бы для войны, а угрозы ядерного армагеддона, экологического коллапса или голод пяти миллионов детей мы тем временем воспринимаем как часть нормальности.

Поскольку Covid-19, кажется, обосновывает так много пунктов в списке черт идеального тоталитаризма, есть те, кто считает, что это преднамеренная демонстрация силы. Я не ставлю своей целью продвигать эту теорию или опровергать ее, хотя я предложу некоторые метауровневые комментарии. Сначала краткий обзор.

Некоторые теории (есть много вариантов) рассказывают о «Событии 201» (спонсируемом Фондом Гейтса, ЦРУ и т.д. в сентябре прошлого года) и официальном документе Фонда Рокфеллера 2010 года с подробным описанием сценария под названием «Lockstep». И то, и то представляет собой планы авторитарного ответа на гипотетическую пандемию. Сторонники этих теорий отмечают, что инфраструктура, технологии и законодательная база для военного положения готовились в течение многих лет. Говорят, все, что было нужно, – это способ заставить общественность принять это, и теперь это наконец произошло. Независимо от того, являются ли текущие элементы управления постоянными, прецедент теперь существует в следующих областях:

• Постоянное отслеживание передвижений людей (из-за коронавируса)
• Приостановка свободы собраний (из-за коронавируса)
• Военная охрана гражданских лиц (из-за коронавируса)
• Внесудебные, бессрочные задержания (нарушение карантина, установленного из-за коронавируса)
• Запрет наличных (из-за коронавируса)
• Цензура в Интернете (для борьбы с дезинформацией из-за коронавируса)
• Обязательная вакцинация и другое медицинское лечение, установление суверенитета государства над нашими телами (из-за коронавируса)
• Классификация всех видов деятельности и направлений в однозначно разрешенные и категорически запрещенные (вы можете выйти из дома для этого, но не для этого), устраняя неконтролируемую и неюридическую серую зону. Это является самой сущностью тоталитаризма. Хотя сейчас необходимо, потому что, ну, коронавирус же.

Это сочный материал для теории заговора. Насколько я знаю, одна из этих теорий может быть правдой; однако та же самая последовательность событий может развернуться из неосознанного системного уклона в сторону все возрастающего контроля. Откуда этот уклон? Он вплетен в ДНК нашей цивилизации. На протяжении тысячелетий цивилизация (в отличие от небольших традиционных культур) понимала прогресс как расширение контроля над миром: одомашнивание дикой природы, завоевание «варваров» [коренных народов – прим. переводчика], овладение силами природы и упорядочение общества в соответствии с законом и разумом.

Наконец, социальные науки, используя те же средства и методы, взялись за осуществление мечты создания идеального общества, восходящей ещё к Платону и Конфуцию.

Поэтому те, кто управляет цивилизацией, будут рады любой возможности усилить свой контроль, поскольку он служит великому видению человеческой судьбы: идеально упорядоченному миру, в котором болезнь, преступность, нищету и, вероятно, даже страдание можно будет исключить из существования. Не нужно никаких низких мотивов. Конечно, они хотели бы следить за всеми – тем лучше, если это нужно для обеспечения общего блага. Для них Covid-19 показывает, насколько это необходимо. «Можем ли мы позволить себе демократические свободы в свете коронавируса? – спрашивают они. – Должны ли мы, в силу необходимости, теперь пожертвовать ими ради нашей собственной безопасности?» Это знакомый рефрен, поскольку он сопровождал другие кризисы в прошлом, такие как 11 сентября.

Когда инструмент наготове, появится возможность его использовать.

И я добавлю, для тех, кто склонен сомневаться в авторитетах, возможно, на этот раз это действительно гвоздь. В этом случае молоток – это правильный инструмент – и принцип молотка станет еще сильнее, готовый и к шурупу, и к кнопке, и к скобе, и к трещине.

В любом случае, проблема, с которой мы здесь имеем дело, гораздо глубже, чем проблема свержения узкого круга злобных иллюминатов. Даже если они и существуют, учитывая уклон цивилизации, та же тенденция сохранится и без них, или возникнет новый иллюминат, который возьмет на себя функции старого.

Верна она или нет, идея о том, что эпидемия – это какой-то чудовищный заговор, совершаемый злодеями по отношению к обществу, не так уж далека от позиции «найти патоген». Это менталитет крестоносцев, военный менталитет. Эта позиция находит источник социально-политической болезни в патогене, с которым мы затем можем бороться, ведь это враг, отдельный от нас самих. Однако такая установка является рискованной, поскольку она игнорирует сами условия, которые делают общество благодатной почвой для заговора. Была ли эта земля засеяна умышленно или ветром, для меня это второстепенный вопрос.


То, что я скажу далее, имеет отношение к тому, является ли SARS-CoV2 генно-инженерным биологическим оружием, связан ли он с внедрением 5G, используемым для предотвращения «раскрытия информации», является ли он троянским конем для тоталитарного мирового правительства, является ли он более смертоносным, чем нам говорят, или менее смертоносным, чем сообщается, появился ли он из биолаборатории в городе Ухань, или же он родом из Форт-Детрика, или это именно то, о чем нам сообщали Центры по контролю и профилактике заболеваний США и ВОЗ. Это применимо даже в том случае, если все абсолютно ошибаются в отношении роли вируса SARS-CoV-2 в нынешней эпидемии. У меня есть свое мнение, но если и есть что-то, что я узнал в ходе этой чрезвычайной ситуации, так это то, что я действительно не знаю, что происходит. Я не понимаю, как кто-то может знать что-то среди кипящей смеси новостей, фейков, слухов, скрытой информации, теорий заговора, пропаганды и политизированных статей, которые заполняют Интернет. Я хотел бы, чтобы больше людей выбрали не знать. Я говорю это как тем, кто принимает доминирующую точку зрения, так и тем, кто следует за несогласными. Какую информацию мы можем заблокировать, чтобы сохранить целостность наших точек зрения? Давайте будем проще в наших убеждениях: ведь это вопрос жизни и смерти.

Мой 7-летний сын не виделся и не играл с другим ребенком в течение двух недель. Миллионы людей сейчас находятся в одной лодке. Большинство согласится, что месяц без социального взаимодействия для всех этих детей – разумная жертва, чтобы спасти миллион жизней. Но как насчет того, чтобы спасти 100 000 жизней? А что если эта жертва не на месяц, а на год? Пять лет? Разные люди будут иметь разные мнения по этому поводу, в соответствии с их основными ценностями.

Давайте заменим предыдущие вопросы чем-то более личным, пронзающим бесчеловечное утилитарное мышление, которое превращает людей в статистику и жертвует некоторыми из них ради чего-то другого. Для меня актуален вопрос: попросил бы я всех детей нации отказаться от игры в течение сезона, если это уменьшит риск смерти моей матери или, если уж на то пошло, риск моей собственной смерти? Или даже так: приказал бы я запретить объятия и рукопожатия людей, если это спасет мою жизнь? Это не значит обесценить жизнь мамы или мою, и то, и другое ценно. Я благодарен за каждый день, когда она все еще с нами. Но эти вопросы поднимают глубокие проблемы. Как правильно жить? Как правильно умереть?

Ответ на такие вопросы, задаваемые самим собой или от имени общества в целом, зависит от того, как мы воспринимаем смерть и насколько мы ценим игру, прикосновения и единение, а также гражданские свободы и личную свободу. Нет простой формулы, чтобы сбалансировать эти значения.

Это также проявляется в виде латексных перчаток для все большего числа профессий; дезинфицирующего средства для рук повсюду; запертых, охраняемых и находящихся под наблюдением школьных зданий; усиления безопасности аэропортов и границ; повышенной осведомленности о юридической ответственности и страховании ответственности; металлодетекторов и обысков перед входом во многие спортивные арены и общественные здания и т. д. В широком смысле, оно принимает форму полицейского государства.

Мантра «безопасность прежде всего» происходит от системы ценностей, которая делает выживание главным приоритетом и которая обесценивает другие части жизни, такие как веселье, приключения, игра и преодоление человеческих возможностей. У других культур были другие приоритеты. Например, многие традиционные и местные культуры меньше защищают детей, как это зафиксировано в классической книге Жан Ледлофф «Как вырастить ребенка счастливым. Принцип преемственности». Они допускают риски и обязанности, которые кажутся безумными большинству современных людей, считая, что это необходимо для развития у детей уверенности в себе и здравого смысла. Я думаю, что большинство современных людей, особенно молодых людей, сохраняют часть этой присущей им готовности пожертвовать безопасностью, чтобы жить полной жизнью. Однако окружающая культура неустанно оказывает на нас давление, чтобы мы жили в страхе, более того она создала системы, которые воплощают страх. В них очень важно оставаться в безопасности. Таким образом, у нас есть медицинская система, в которой большинство решений основано на расчетах риска и в которой наихудшим результатом, отмечающим окончательную неудачу врача, является смерть. Тем не менее, все это время мы знаем, что смерть ждет нас невзирая ни на что. Спасенная жизнь фактически означает отложенную смерть.

Я спросил своего друга, врача, который провел время с Q'ero [одно из сообществ коренного народа Перу кечуа – прим. переводчика] в Перу, будут ли Q'ero (если бы они могли) интубировать кого-то, чтобы продлить их жизнь. «Конечно, нет, – сказала она. – Они призовут шамана, чтобы помочь ему хорошо умереть». Про хорошую смерть (что не обязательно означает смерть безболезненную) не много написано в современном медицинском словаре. В больнице нет записей о том, хорошо ли умирают пациенты. Это не будет считаться положительным результатом.

Но так ли это? Рассмотрите точку зрения доктора Лиссы Ранкин: «Не все из нас хотели бы быть в отделении интенсивной терапии, изолированными от близких людей с машиной, которая дышит за нас, рискуя умереть в одиночестве – даже если это означает, что они могут увеличить свои шансы на выживание. Некоторые из нас предпочтут умирать дома в объятиях любимых, даже если это означает, что наше время пришло... Помните, что смерть – это не конец. Смерть – это возвращение домой».

Когда «я» понимается как относительное, взаимозависимое и даже взаимно существующее, тогда «я» вливается в другое, а другое снова трансформируется в это «я». Понимая «я» как место сознания в матрице отношений, человек больше не ищет врага как ключ к пониманию каждой проблемы, а ищет дисбаланс в отношениях. Война со смертью уступает стремлению жить хорошо и полноценно, и мы видим, что

Что еще, кроме угрозы жизни, такой как война, заслуживает тотального контроля? Поэтому Оруэлл [в книге «1984» – прим. переводчика] и определил вечную войну как важнейший компонент правления партии.
На фоне программы контроля, отрицания смерти и утверждения отделенного «я» предположение о том, что государственная политика должна стремиться к минимизации количества смертей, почти не подлежит сомнению, это цель, которой подчиняются другие ценности, такие как игра, свобода и т.д. Covid-19 дает возможность расширить эту точку зрения. Да, давайте будем считать жизнь священной, более священной, чем когда-либо. Смерть учит нас этому. Давайте считать каждого человека, молодого или старого, больного или здорового, священным, драгоценным, любимым существом, которым он и является. Но тогда в кругу наших сердец давайте освободим место и для других священных ценностей. Священность жизни заключается не только в ее длительности, но и в том, чтобы прожить ее хорошо и полно.

Сколько жизни мы хотим пожертвовать на алтаре безопасности? Даже если это сохраняет нас в безопасности, хотим ли мы жить в мире, где люди никогда не встречаются вживую? Хотим ли мы носить маски вне дома все время? Хотим ли мы проходить медицинское обследование каждый раз, когда мы путешествуем, если это спасет некоторое количество жизней в год? Готовы ли мы согласиться с медикализацией жизни в целом, передав окончательный суверенитет над нашими телами медицинским властям (которые выбраны политическими властями)? Мы хотим, чтобы каждое событие было виртуальным? Как долго мы готовы жить в страхе?
Covid-19 в конечном счете пойдет на убыль, но угроза инфекционного заболевания является постоянной. Наш ответ на это определит курс на будущее. Общественная жизнь, коллективная жизнь, жизнь с общим телесным опытом сокращалась в течение нескольких поколений. Вместо того, чтобы делать покупки в магазинах, мы доставляем вещи в наши дома. Вместо групп детей, играющих на улице, у нас есть совместные домашние игры для детей и цифровые приключения. Вместо городской площади у нас есть онлайн-форум. Хотим ли мы и дальше продолжать изолировать себя друг от друга и от мира?

Нетрудно представить, особенно если социальное дистанцирование будет успешным, что Covid-19 сохранится и после 18 месяцев, по окончанию которых, как нам сообщают, ожидается, что он завершит свое естественное развитие. Нетрудно представить, что за это время появятся новые вирусы. Нетрудно представить, что чрезвычайные меры станут нормой (чтобы предотвратить возможность новой вспышки) – точно так же, как чрезвычайное положение, объявленное после 11 сентября, все еще действует сегодня. Нетрудно представить, что (как нам говорят) повторное инфицирование возможно, и болезнь никогда не уйдет. Это означает, что временные изменения в нашем образе жизни могут стать постоянными.

Чтобы уменьшить риск новой пандемии, мы решим жить в обществе без объятий, рукопожатий и «дай пять» навсегда? Должны ли мы выбрать жить в обществе, где мы больше не собираемся массово? Концерт, спортивные соревнования и фестивали останутся в прошлом? Должны ли дети больше не играть с другими детьми? Должны ли все человеческие контакты проходить онлайн или в масках? Больше никаких танцевальных классов, занятий каратэ, конференций и церквей?

Прогресс человечества означает отделение друг от друга? Это ли будущее?

Тот же вопрос относится к административным инструментам, необходимым для управления движением людей и потоком информации. В настоящее время вся страна [имеется в виду США – прим. переводчика] движется к закрытию. В некоторых странах необходимо распечатать форму с правительственного веб-сайта, чтобы выйти из дома. Это напоминает мне о школе, где любые передвижения постоянно требуют разрешения администрации. Или тюрьму. Представляем ли мы будущее электронных пропусков, системы, в которой свобода передвижения постоянно контролируется государственной администрацией и ее программным обеспечением? Где каждое движение отслеживается и является разрешенным или запрещенным? И, для нашей защиты, где информация, которая угрожает нашему здоровью (как было решено, опять же, различными органами), подвергается цензуре для нашего же блага? Перед лицом чрезвычайной ситуации, как в случае войны, мы принимаем такие ограничения и временно отказываемся от наших свобод. Подобно 9/11, Covid-19 перевешивает все возражения.

Впервые в истории существуют технологические средства для реализации такого видения, по крайней мере, в развитом мире (например, использование данных о местонахождении сотовых телефонов для обеспечения социального дистанцирования; см. также здесь). После турбулентного перехода мы могли бы жить в обществе, где почти вся жизнь происходит в Интернете: покупки, встречи, развлечения, общение, работа, даже знакомства. Это то, что мы хотим? Сколько спасенных жизней это стоит?

Я уверен, что многие из действующих сегодня мер контроля будут частично ослаблены через несколько месяцев. Частично ослаблены, но оставлены наготове. Пока инфекционные заболевания остаются с нами, они, вероятно, будут вновь и вновь возобновляться в будущем или будут навязываться в форме привычек. Как говорит Дебора Таннен, внося свой вклад в статью Politico о том, как коронавирус навсегда изменит мир:

Парадокс программы контроля заключается в том, что ее прогресс редко приближает нас к ее цели. Несмотря на то, что системы безопасности есть почти в каждом доме среднего класса, люди не менее обеспокоены и не чувствуют себя более безопасно, чем это было поколение назад. Несмотря на тщательно продуманные меры безопасности, в школах не наблюдается меньше случаев массовых расстрелов. Несмотря на феноменальный прогресс в области медицинских технологий, люди за последние тридцать лет стали менее здоровыми, так как увеличилось количество хронических заболеваний, продолжительность жизни перестала расти, а в США и Великобритании начала снижаться.

Меры, принимаемые для контроля Covid-19, также могут привести к большему количеству страданий и смерти, чем они предотвращают. Минимизация смертей означает минимизацию смертей, которые мы знаем, как прогнозировать и измерять. Невозможно измерить дополнительное количество смертей, которые могут быть вызваны, например, депрессией, вызванной изоляцией, или отчаянием, вызванным безработицей, или пониженным иммунитетом и ухудшением здоровья, которые может вызвать хронический страх. Было показано, что одиночество и отсутствие социальных контактов усиливают воспаление, депрессию и деменцию. По словам доктора медицинских наук Лиссы Ранкин, загрязнение воздуха повышает риск смерти на 6%, ожирение – на 23%, злоупотребление алкоголем – на 37%, а одиночество – на 45%.

Еще одной опасностью, которая не учитывается, является ухудшение иммунитета, вызванное чрезмерной гигиеной и дистанцированием. Это не только социальный контакт, который необходим для здоровья, это также контакт с миром микробов. Вообще говоря, микробы не наши враги, они наши союзники по здоровью. Разнообразный кишечный биом, включающий в себя бактерии, вирусы, грибки и другие организмы, необходим для хорошо функционирующей иммунной системы, и его разнообразие поддерживается посредством контакта с другими людьми и с миром. Чрезмерное мытье рук, чрезмерное использование антибиотиков, стерильность и отсутствие контакта с человеком могут принести больше вреда, чем пользы. Обусловленные этим аллергии и аутоиммунные расстройства могут быть хуже, чем инфекционные заболевания, которых мы пытаемся избежать. Социально и биологически здоровье зависит от сообщества.

Видение мира в терминах «мы против них» не дает нам видеть реальности того, что жизнь и здоровье возможны только в сообществе. Если взять как пример инфекционные заболевания, у нас не получается взглянуть шире на роль злого патогена и спросить: какова роль вирусов в микробиоме? (См. также здесь.) В каких условиях внутри организма размножаются вредные вирусы? Почему у некоторых людей наблюдаются легкие симптомы, а у других – тяжелые (кроме общего объяснения «низкого сопротивления»)? Какую положительную роль могут сыграть грипп, простуда и другие нелетальные заболевания в поддержании здоровья?

Идея войны с микробами приносит результаты, родственные тем, что нам приносит война с террором, война с преступностью, война с сорняками и бесконечные политические и межличностные войны. Во-первых, все это приводит к бесконечной войне; во-вторых, отвлекает внимание от основополагающих причин, которые на самом деле вызывают болезни, терроризм, преступность, сорняки и все остальное.

Несмотря на постоянные заявления политиков о том, что они ведут войну ради мира, война неизбежно порождает новые войны. Бомбардировка стран с целью убийства террористов не только игнорирует основополагающие причины возникновения терроризма, но и усугубляет их. Задержание преступников не только игнорирует причины, порождающие преступность, но и создает такие условия, когда оно разрушает семьи и сообщества и прививает лишенным свободы криминальную культуру. А метод антибиотиков, вакцин, противовирусных препаратов и других лекарств бьет по экологии организма, которая является основой сильного иммунитета.

Чтобы понять суть основополагающих причин, рассмотрим некоторые статистические данные о смертности из Италии (из ее Национального института здравоохранения), основанные на анализе сотен смертельных случаев Covid-19. Из проанализированных менее 1% не имели серьезных хронических заболеваний. Около 75% страдали гипертонией, 35% – диабетом, 33% – ишемией сердца, 24% – мерцательной аритмией, 18% – пониженной функцией почек, а также другими состояниями, которые я не смог расшифровать в итальянском отчете. Почти половина умерших имели три или более из этих серьезных патологий. Американцы, страдающие от ожирения, диабета и других хронических заболеваний, по крайней мере так же уязвимы, как и итальянцы. Должны ли мы винить в этом вирус (который убил мало здоровых людей), или это мы виноваты в плохом здоровье? Здесь снова можно применить аналогию туго натянутой веревки. Миллионы людей в современном мире находятся в довольно нестабильном состоянии здоровья просто в ожидании чего-то, что в обычной жизни показалось бы довольно банальным, чтобы отправить их на тот свет. Конечно, в краткосрочной перспективе мы хотим спасти их жизни; опасность заключается в том, что

Это гораздо более сложная проблема, потому что эти основополагающие причины не изменятся посредством борьбы. Не существует патогена, вызывающего диабет или ожирение, зависимость, депрессию или посттравматическое расстройство. Их причина – не кто-то Другой, не какой-то отдельный от нас самих вирус, жертвами которого мы являемся.

Даже при таких заболеваниях как Covid-19, при которых мы можем назвать патогенный вирус, это не просто война между вирусом и жертвой. Существует альтернативное видение микробной теории болезни, которое считает микробы частью более крупного процесса. При подходящих условиях они размножаются в организме, иногда убивая хозяина, а иногда улучшая условия, которые создали среду для их размножения с самого начала, например, путем очистки скопившегося токсичного мусора через выделение слизи или (образно говоря) сжигания его лихорадкой. Иногда это называют «теорией местности», суть которой состоит в том, что микробы являются скорее симптомом, чем причиной заболевания. Как объясняет один мем: "Твоя рыбка больна. Теория микробов: изолировать рыбку. Теория местности: очистить аквариум."

Как будто какая-то шизофрения поразила современную культуру здоровья. С одной стороны, существует бурно развивающееся оздоровительное движение, которое охватывает альтернативную и целостную медицину. Оно защищает травы, медитацию и йогу как средства для повышения иммунитета. Оно обосновывает эмоциональные и духовные аспекты здоровья, такие как сила отношения и убеждений, влияющие на заболевание или исцеление. Однако все это исчезло под цунами Covid-19, поскольку общество по умолчанию придерживается старой ортодоксальности.

Пример: калифорнийские иглотерапевты были вынуждены закрыться, считаясь «несущественными». Это вполне понятно с точки зрения традиционной вирусологии. Но, как заметил один специалист по акупунктуре в Facebook: «Как насчет моего пациента, с которым я работаю, чтобы он мог перестать принимать опиоиды при болях в спине? Ему придется снова начать их использовать». С точки зрения медицинского авторитета, альтернативные методы, социальное взаимодействие, занятия йогой, добавки и т. д. несерьезны, когда речь идет о реальных болезнях, вызываемых настоящими вирусами. Теперь их можно свести к неземному царству «здорового образа жизни» в условиях кризиса. Возрождение ортодоксальности при Covid-19 настолько интенсивно, что все необычное, например, внутривенное введение витамина C было совершенно не обсуждаемым в Соединенных Штатах еще два дня назад (статьи все еще изобилуют «развенчанием» «мифа» о том, что витамин C может поможет бороться с Covid-19). Также я не слышал, чтобы центры по контролю и профилактике заболеваний США проповедовали преимущества экстракта бузины, лекарственных грибов, снижения потребления сахара, ацетилцистеин (N-ацетил-L-цистеин), астрагала или витамина D. Это не просто расплывчатая спекуляция на тему «здорового образа жизни», все перечисленное поддерживается обширными исследованиями и физиологическими объяснениями. Например, было показано, что ацетилцистеин (общая информация, плацебо-контролируемое исследование по двойному слепому методу) радикально снижает частоту и тяжесть симптомов при гриппоподобных заболеваниях.
Как показывают статистические данные, которые я предлагал ранее по аутоиммунитету, ожирению и т. д., Америка и современный мир в целом столкнулись с кризисом здравоохранения. Является ли ответом на него делать то, что мы делали, только более тщательно? До сих пор ответом на Covid было удвоение ортодоксальности и отбрасывание нестандартных практик и несогласных точек зрения в сторону. Другим ответом может стать расширение нашего кругозора и изучение всей системы, включая вопрос о том, кто за нее платит, как предоставляется доступ и как финансируются исследования, но также это расширение должно включить в себя такие незначительные области, как фитотерапия, функциональная медицина и энергетическая медицина. Пожалуй, мы могли бы воспользоваться этой возможностью, чтобы заново оценить общепринятые теории болезни, здоровья и тела. Да, давайте защитим больную рыбку как можно лучше прямо сейчас, но, может быть, в следующий раз нам не придется изолировать и пичкать лекарствами так много рыб, если мы сможем почистить аквариум.

Я не говорю вам, чтобы вы выбежали прямо сейчас и купили ацетилцистеин или любую другую добавку, и что мы, как общество, должны резко изменить наш ответ, немедленно прекратить социальное дистанцирование и вместо этого начать принимать добавки. Но мы можем использовать разрыв в норме, эту паузу на перепутье, чтобы сознательно выбрать, каким путем мы пойдем дальше: какая система здравоохранения, какая парадигма здоровья, какое общество будет лучше для нас. Эта переоценка уже происходит: такие идеи, как универсальное бесплатное здравоохранение в США, получают новый импульс. И этот путь в том числе ведет к развилкам. Какое здравоохранение будет универсальным? Будет ли оно просто доступно для всех или обязательно для всех – для каждого гражданина-пациента, возможно, при помощи невидимой чернильной татуировки со штрих-кодом, удостоверяющей, что он прошел все обязательные вакцины и обследования. А уже после вы можете пойти в школу, сесть на самолет или зайти в ресторан. Это один путь к будущему, который нам доступен.

Теперь доступен и другой вариант. Вместо того, чтобы удвоить контроль, мы могли бы наконец принять целостные парадигмы и практики, которые все время ждали где-то на периферии, пока центр не распадется, чтобы в нашем смиренном состоянии мы могли поставить их в центр и построить новую систему вокруг них.

Существует альтернатива раю совершенного контроля, который так долго преследовала наша цивилизация и который отступает так же быстро, как и наш прогресс, словно мираж на горизонте. Да, мы можем продолжать идти по этому пути к еще большему обособлению, изоляции, доминированию и разделению. Мы можем ввести в новую норму повышенные уровни отделённости и контроля, поверить в в то, что они необходимы для нашей безопасности, и принять мир, в котором мы боимся быть рядом друг с другом.

Должны ли мы удвоить защиту отдельного «я», или мы примем приглашение в мир, где живем все вместе? Мы сталкиваемся с этим вопросом не только в медицине: он встаёт перед нами в политике, в экономике, а также в нашей личной жизни. Возьмем, к примеру, проблему накопления, которая воплощает идею: «Не хватит всем, поэтому я собираюсь убедиться, что хватит мне». Другой ответ может быть таким: «Некоторым не хватает, поэтому я поделюсь с ними тем, что имею». Должны ли мы быть выживающими или помогающими? Для чего предназначена жизнь?

По большей части люди задают вопросы, которые до сих пор скрывались на отдаленных активистских территориях. Что нам делать с бездомными? Что мы должны делать с людьми в тюрьмах? Как насчет трущоб третьего мира? Что нам делать с безработными? Как насчет всех отельных горничных, водителей Uber, водопроводчиков и уборщиков, водителей автобусов и кассиров, которые не могут работать из дома? И вот, наконец, расцветают такие идеи, как списание студенческого долга и всеобщий базовый доход. Вопрос «Как мы защищаем тех, кто восприимчив к Covid?» превращается в «Как мы заботимся об уязвимых людях в целом?»

Это и есть импульс, который пробудился в нас, независимо от поверхностности нашего мнения о серьезности Covid-19, его происхождении или наилучшей политике отношения к нему. Он говорит, давайте серьезно отнесемся к заботе друг о друге. Давайте вспомним, как мы все драгоценны и как драгоценна жизнь. Давайте проведем инвентаризацию нашей цивилизации, разберем ее на части и посмотрим, сможем ли мы построить еще одну – более прекрасную.

Поскольку Covid вызывает наше сострадание, все больше и больше людей осознают, что мы не хотим возвращаться к нормальной жизни, в которой этого сострадания так не хватает. Теперь у нас есть возможность создать новую, более “сострадательную” нормальность.

Есть много обнадеживающих признаков того, что это действительно происходит. Правительство Соединенных Штатов, которое долгое время казалось заложником бессердечных корпоративных интересов, выделило сотни миллиардов долларов на прямые выплаты семьям. Дональд Трамп, который никогда не был известен как образец сострадания, наложил мораторий на взыскания и выселения. Конечно, можно цинично взглянуть на оба эти события; тем не менее, они воплощают принцип заботы о уязвимых.

Со всего мира мы слышим истории солидарности и исцеления. Один из друзей рассказал, что отправлял по 100 долларов каждому из десяти незнакомцев, которые находились в крайней нужде. Мой сын, который еще несколько дней назад работал в Dunkin’ Donuts, сказал, что люди дают чаевые в пять раз больше нормального уровня – и это люди из рабочего класса, многие из которых являются латиноамериканскими водителями грузовиков, которые и сами экономически не защищены. Врачи, медсестры и «критически важные специалисты» в других профессиях рискуют своей жизнью, чтобы служить обществу. Вот еще несколько примеров вспышки любви и доброты, любезно предоставленного ServiceSpace:

Возможно, мы живем в этой новой истории. Представьте, что итальянские военно-воздушные силы летают под Паваротти, испанские военные помогают населению, а уличная полиция играет на гитарах – чтобы *вдохновить*. Корпорации делают неожиданные повышения заработной платы. Канадцы начинают «Торговлю добром». Шестилетняя девочка в Австралии умилительно подарила деньги от зубной феи, восьмиклассница в Японии сделала 612 масок, а ученики колледжей всюду покупают продукты для пожилых людей. Куба отправляет армию в «белых одеждах» (врачей) на помощь Италии. Домовладелец, позволяющий арендаторам оставаться без арендной платы, поэма ирландского священника становится вирусной, активисты-инвалиды производят дезинфицирующие средства для рук. Только представьте себе. Иногда кризис отражает наш самый глубокий импульс – то, что мы всегда можем действовать с сопереживанием.

Как описывает Ребекка Солнит в своей замечательной книге «Рай, построенный в аду»:

В течение долгого времени мы как коллектив были беспомощны перед лицом тошнотворного общества. Симптомы цивилизационного недуга в развитом мире очевидны, будь то ухудшение здоровья, разрушающаяся инфраструктура, депрессия, самоубийства, зависимости, экологическая деградация и концентрация богатства, но мы застряли в системах и моделях, которые их вызывают. Теперь Covid подарил нам перезагрузку.

Миллион разветвленных тропинок лежит перед нами. Всеобщий базовый доход может означать конец экономической нестабильности и расцвет творчества, поскольку миллионы людей освободятся от работы, которая, как показал нам Covid, менее необходима, чем мы думали. Или это может означать, что при уничтожении малого бизнеса мы будем зависеть от государства, выплачивающего нам пособие лишь при соблюдении жестких условий. Кризис может ознаменовать начало тоталитаризма или солидарности; медицинское военное положение или целостный ренессанс; больший страх перед микробным миром или большую выносливость при взаимодействии с ним; постоянные нормы социального дистанцирования или возобновившееся желание собраться вместе.

Что может направлять нас, как людей и как общество, когда мы идем по саду разветвленных троп? На каждом перекрестке мы можем осознавать, за чем мы следуем: за страхом или любовью, за самосохранением или щедростью. Должны ли мы жить в страхе и строить общество на его основе? Должны ли мы жить, чтобы сохранить наше отдельное «я»? Должны ли мы использовать кризис как оружие против наших политических врагов? Это не вопросы типа «все или ничего», только страх или только любовь. Они о том, что следующий шаг к любви лежит перед нами. Он кажется смелым, но не безрассудным. Он дорожит жизнью, принимая смерть. И он верит, что с каждым шагом следующий шаг станет видимым.

Пожалуйста, не думайте, что выбор любви вместо страха может быть осуществлен исключительно посредством акта воли, и что этот страх может быть побежден так же, как и вирус. Вирус, с которым мы здесь сталкиваемся, – это страх, будь то боязнь Covid-19 или боязнь тоталитарного ответа на него, и этот вирус тоже имеет свою территорию. Страх, наряду с зависимостью, депрессией и множеством физических недугов, процветает в условиях отделенности и травмы: наследственная травма, детская травма, насилие, война, жестокое обращение, пренебрежение, стыд, наказание, бедность и приглушенная, нормализованная травма затрагивает почти всех, кто живет в монетизированной экономике, получает современное школьное образование или живет без сообщества или без связи с местом. Это тоже можно изменить, например, исцелением от травм на личном уровне, системными изменениями в сторону более сострадательного общества и трансформацией истории об отделенности: одинокое «я» в мире других, я отделен от вас, человечество отделено от природы. Быть одиноким – это первобытный страх, и современное общество делает нас все более одинокими. Но время Воссоединения настало. Каждый акт сострадания, доброты, мужества или щедрости исцеляет нас от истории отделенности, потому что он гарантирует и актору, и свидетелю, что мы в этом вместе.

В заключение я приведу еще один пример отношений между людьми и вирусами. Вирусы являются неотъемлемой частью эволюции не только людей, но и всех эукариот. Вирусы могут переносить ДНК из организма в организм, иногда вставляя ее в зародышевую линию (где она становится наследственной). Известный как горизонтальный перенос генов – это основной механизм эволюции, позволяющий жизни развиваться вместе намного быстрее, чем это возможно благодаря случайной мутации. Как однажды сказала Линн Маргулис, мы – это наши вирусы.

А теперь позвольте мне углубиться в спекулятивную территорию. Возможно, великие болезни цивилизации ускорили нашу биологическую и культурную эволюцию, предоставляя ключевую генетическую информацию и предлагая как индивидуальное, так и коллективное посвящение. Может ли нынешняя пандемия быть именно такой? Новые коды РНК распространяются от человека к человеку, наполняя нас новой генетической информацией; в то же время мы получаем другие, эзотерические, «коды», которые следуют за биологическими, нарушая наши нарративы и системы так же, как болезнь нарушает физиологию тела. Это явление следует шаблону инициации: отделение от нормальности, за которым следует дилемма, срыв или испытание, за которым следует (если оно проходит успешно) реинтеграция и празднование.

Теперь возникает вопрос: посвящение во что? Какова конкретная природа и цель этого инициирования? Популярное название для пандемии предлагает ключ: коронавирус. «Новая пандемия коронавируса» означает «новая коронация для всех».

Мы уже можем чувствовать силу того, кем мы можем стать. Истинный суверен не бежит от страха ни от жизни, ни от смерти. Истинный суверен не доминирует и не побеждает (это теневой архетип, Тиран). Истинный суверен служит народу, служит жизни и уважает суверенитет всех людей. Коронация знаменует собой возникновение бессознательного в сознании, кристаллизацию хаоса в порядок, переход от принуждения к выбору. Мы становимся правителями того, что управляло нами. Новый Мировой Порядок, которого боятся теоретики заговора, является тенью великолепной возможности, доступной суверенным существам.